Посол ездил к королю на аудиенцию.
Вели его через весь лагерь, чтобы видел пехоту немецкую и нашу; несколько тысяч с ручницами поставлено шпалерами по его пути. При поднесении королю письма от султана посол в лестных
выражениях, именуя короля братом султана, высказал, что кроме написанного в письме не имеет ничего сказать; ответ ему дан че­рез канцлера, и затем аудиенция кончена. Потом представлялся какой-то посланец от воеводы молдавского и отдал письмо.
2 сентября
Сегодня ночью наши начали копать траншеи; довели их до рва, близко к самой стене, и туры поставили разом в два ряда, насыпавши их землей104. Работа производилась так тихо, что рус­ские не заметили и только в полночь открыли частую стрельбу из орудий, но благодаря Бога большого вреда не нанесли: убито только 4 пеших и сколько-то ранено. Венгерец Петр Хендий получил огнестрельную рану, кажется, опасную, хотя пуля засела в теле, не коснувшись кости. Русские стреляли часто до самого утра, когда они сделали вылазку, но вследствие нашей стрельбы должны были быстро отступить в город.
Гетман неустанно хлопочет в траншеях и подвергается там боль­шой опасности.
Храни его Боже.
Происходил совет. Читали перевод султанского письма, при­везенного чаушем; как ответить на него или что с ним делать, мнения были различны. Некоторые хотели торговаться о помин­ках, которые мы даем, и переменить их на выкуп. Канцлер с ко­ролем решили, что это постыдно, что лучше с варварами вести дело как следует, торгом же мы обидим султана и останемся у него в подозрении. Татары, конечно, могут поступиться чем-ни­будь, но после заплатят себе нашей же кровью. Чтобы не было частых посылок и переездов чаушей к нам, что нежелательно, придется когда-нибудь выпустить татарских царевичей. И так надо отписать султану, что как только мы узнали о царевичах, то веле­ли иметь попечение о них старосте Черкасскому, от которого и получили уже известие, что они теперь находятся у него. Так как мы зашли очень далеко от своей земли, то трудно иметь верные
сведения о царевичах, как они убежали от татар и по какому пово­ду, да и от крымского хана нет еще никакого письма об этом; но как только возвратимся домой, то, разузнав все как следует, мы будем в состоянии исполнить просьбу султана; кроме того, следу­ет дать ему понять, что за эту услугу он должен наблюдать за соседом в Валахии, чтобы старшего царевича, когда отошлем его, посадил на царство; а младший, если возможно, пусть останется у нас в качестве заложника. Таким ответом не обидим султана, и, маня его обещаниями, мы завесим ему глаза, а сами можем что-нибудь выиграть. По мнению короля, необходимо также, когда будут давать свободу царевичам, убедить их, чтобы они всегда оставались благодарны нам за услуги и, памятуя добро, им ока­занное, и сами спокойно держали себя относительно Польши и других понуждали бы к этому.
Наша челядь не может удержаться, чтобы не ходить под сте­ны. Сегодня русские схватили четверых и увели в крепость, а не­сколько немцев убито в огородах.
Русские сильно стреляют по окопам, бросают в них ядра в 70 фунтов и очень большие камни. Однако туры наши так хороши, что эта стрельба нисколько их не портит. Много уже израсходо­вано в городе ядер, и пороху, должно быть, там большой запас. Нужно усердно молить Бога, чтобы Он нам помог, потому что без Его милости и помощи нам не получить здесь хорошей добы­чи. Не так крепки стены, как твердость и способность оборонять­ся, большая осторожность и немалый достаток орудий, пороху, пуль и других боевых материалов.
3 сентября
• Лениво ведем мы осаду. Уже неделя, как стали мы здесь лаге­рем, а все еще не стреляем и батарей готовых не имеем. Немцы Фаренсбека ропщут, что им не дано жалованье, и не хотят Идти в траншеи; только сам Фаренсбек с рейтерами пошел туда. Будет хлопот с этими немцами. Король вовсе не желал их, а только
шотландцев, но Фаренсбек, не успев набрать тех, привел немцев. Король этим недоволен; умирает их очень много.
Ночью русские зажгли какую-то деревянную башню, постав­ленную внутри за стеной; все стены, поля и наши шанцы, осве­щенные этим огнем, были ясно видны, как днем. При помощи этого освещения русские вплоть до полуночи осыпали наши око­пы ядрами и пулями, чем сильно затрудняли работу.
4 сентября
Наши прилежно работают в траншеях, готовят туры; в неко­торых местах приходится копать с чрезвычайным трудом, так как грунт — настоящая скала. Ночью русские употребляют удиви­тельные хитрости против наших рабочих: не довольствуясь безо­становочной пальбой, они бросают в окопы факелы и каленые ядра, так что не только причиняют вред нашим, но и освещают мест­ность около стен и тем заставляют наших работать под навесами — иначе все видно. Переговариваются также с нашими со стен, безобразно ругаясь, напоминая, как король не сдержал слова, дан­ного лучанам. «Мы, — говорят, — не сдадимся, а похороним вас в ваших же ямах, которые вы, как псы, роете против нас».
Сегодня решено устроить батарею с той стороны города и по­ставить там 3 орудия; но много ли этого? Нам нужно бы вдвое более орудий и людей для такого огромного города, потому чТо станем бить с одной стороны, а другая будет оставаться в целости; вообще такое замедление в пальбе многим ие нравится. Вот уже четыре дня и четыре ночи копаем траншеи, плетем корзины, а рус­ские, видя, куда мы метим, там и укрепляются и пр. Следовало бы в одну ночь, незаметно для неприятеля, все сделать: поставить туры, прикатить пушки и с рассветом сейчас же открыть огонь. Работающие в окопах говорят, что из города доносится сильный шум, крик людей, женщин, детей, рев скота и пр. Слышен между прочим постоянный стук топоров; надо полагать, не к добру для нас! Признаться, велика будет милость Божья, если сделаем себе
что-нибудь на радость: не поможет Он, так нам не по силам взять такой город.
5 сентября
Русские, заметив, что пушечные выстрелы мало действитель­ны против окопов, сняли орудия сверху стен и башен и поставили их в нижних амбразурах; но и так мало вреда, одного, другого убьют, возьмут то очень низко, то высоко. Бросают в окопы бом­бы и каменные ядра, чем немало вредят. У нас боятся за порох, и потому велено держать бочонки в мокрых воловьих кожах. Ра­боты в траншеях много; в некоторых местах нужно прокапывать­ся через скалу; сами траншеи делают длинные и широкие и притом так, что от польских можно пройти к венгерским и подавать вза­имную помощь.
Турецкого чауша отпустили; завтра он уезжает с ответом на султанское письмо.
При отпуске канцлер сказал ему от имени короля, что король ничего не будет иметь относительно отправления царевичей к сул­тану, как об этом султан подробнее узнает из письма, но что, на­ходясь теперь далеко от Украины, король не может иметь о них верных сведений. Он хочет прежде посоветоваться с султаном, для чего и посылает с чаушем своего придворного Дежка усло­виться в некоторых пунктах: копии этих турецких писем я посы­лаю Вашей Милости вместе с инструкцией, данной Дежке при отправлении его к турецкому султану.
Так как в Трансильвании все спокойно и скоро придет от сул­тана утверждение вместе со знаменем, то п. Пржемысльского отзывают назад.
Писал я выше, 26 августа, что рейтары Собоцкого отличи­лись и под крепостью, побили и похватали русских. Был с ними в этом деле и также отличился один силезец, какой-то Hans von Reder, видно, знатный дворянин, который с большой свитой при­ехал для того только, чтобы служить королю; ни денег, ничего не
берет. Гетман пригласил его сегодня к себе на обед, также поручи­ка из роты Собоцкого и некоторых пахолков, участвовавших в той схватке. После обеда гетман держал речь к Редеру и его това­рищам (переводил Собоцкий), выхваляя от имени короля его храб­рость и в знак королевской милости повесил на Редера цепь в 200 червонных; поручику из отряда Собоцкого вложил в бумагу 100 червонцев; двоим из пахолков по нескольку десятков золотых: все остались довольны.
С фаренсбековыми немцами много хлопот. Король сердится, а немцы, к стыду Фаренсбека, не хотят ни идти в траншеи (а все другие, поляки и венгерцы уже там), ни делать ничего другого, пока им не заплатят; и так эти служащие требуют большого и несоразмерного со средствами польской казны жалованья: пору­чик, напр., требует 400 злотых в месяц, помощник его — 200, следующие за ним — по 100 и пр. Король говорит: право, они этого совсем не стоят; хотел бы лучше шотландцев, если бы их даже и менее было. Фаренсбек напротив, говорит, что с ними было бы еще более хлопот. И король и гетман очень недовольны Фа-ренсбеком, однако не показывают ему этого, так как он теперь нужен; сегодня подскарбии должны поладить с немцами, и те пой­дут в траншеи. И так ежемесячно будет отпускаться на них 8000 злотых, а пришлось бы выплачивать 16000, как они требовали, если бы у нас было более денег.
Фаренсбек постоянно, когда бывает в королевском совете, занимает место возле маршалов, а подле него — Бутлер, поручик в отряде курляндского князя, настоящий служака; королевский же племянник всегда садится впереди между сенаторами.
Епископ виленский, вступивши в отправление своей должнос­ти, для начала приказал отобрать в лавках еретические книги, ка­кие только были в продаже, и публично сжечь. Он запретил так­же еретикам проводить на кладбище умерших или идти в похо­ронной процессии мимо костела св. Яна и своего дворца. Он жа­луется на Абрагамовича, виленского наместника, и на воеводу виленского, своего дядю, что, доброжелательствуя еретикам, они подрывают его епископский авторитет.
6 сентября
Сегодня ночью устроены в окопах последние туры и на них поставлено шесть орудий; в наступающую ночь будут установле­ны все остальные и, ей-богу, завтра на рассвете мы скажем пско­вичам: добрый день!
Они опять поднимаются на хитрости: ночью бросают в наши окопы каленые ядра, которые освещают всю местность; если где заметят наших, занятых работами, стреляют в них, как в мишень, и многих убивают.
7 сентября