После вчерашнего штурма мы немного смущены; главное же (о чем пишу одному только Вам), хотя мы стреляли только два дня, а уже чувствуем недостаток в порохе. Посылаем сегодня за ним курьера к рижанам: не знаю, выпросим ли что-нибудь? Гет­ман подарил королю несколько десятков центнеров пороху и 300 цельных ядер, которые привез сюда на собственных своих лоша­дях. Прекрасно было бы, если бы и другие вельможи так же по­ступили. Русские в проломах, сделанных нами, снова ставят сру­бы и туры и так хорошо исправляют их, что они будут крепче, нежели были прежде118. Мы бы и стреляли в них, да принуждены беречь порох. Вот, Ваша Милость, до чего мы дошли! Это все наварили венгерцы. Если бы поступили так, как советовал гетман, чему есть свидетели, то вышло бы гораздо лучше. Ведь вся не­удача этого штурма падет только на его голову и проч.
Хотим мы покуситься еще на один приступ и подумываем о подкопе; собираем пеших казаков, чтобы и они также готовились к атаке. Бог весть, что будет! Необходимо, чтобы Он Сам помог нам своим милосердием и милостью. Чтобы ни случилось, боюсь, как бы нам не потерять здесь и ту частичку славы, которую мы добыли в последнее время.
Хлевицкий, живший при покойном воеводе Сендомирском, пошел вчера на штурм и убит. Он был в отряде Пенионжка. Со-боцкому порядком досталось во время приступа: избили его ду­бьем и каменьями, как собаку. Наши Меджихицкие тоже отли­чились. Брат Стадницкого сильно ранен.
10 сентября
После штурма думаем поправиться, что легко может случить­ся, если усилим себя или придумаем что-нибудь необыкновенное.
Одно верно, что во всем терпим недостаток. На место заболев­шего Ухровецкого назначен в окопы Пенькославский. Пдицкий со времени своего приезда к войску все болен: Бог знает, попра­вится ли он от этой болезни. Фаренсбек, нанимая шотландцев, выдал некоторым жалованье вперед и потерял было надежду на прибытие их в лагерь, теперь извещает короля, что они идут сюда в числе 600 и уже недалеко. Мы с радостью их поджидаем; они храбро полезут на эти стены, но клянусь, что и хлопот с ними из-за денег будет более, нежели с немцами. После штурма каждый день умирает много раненых. Далмата, кажется, назначают суми-овским старостою, а пану Ферепсу дают местечко Могильничи с несколькими деревнями близ Варшавы. Бог знает, не вытеснили бы нас эти венгры из Польши! и князья наши уже не могут за ними угнаться — так какую же любовь к службе могут иметь дру­гие?
11 сентября
Приготовляем то одно, то другое к новому штурму. Везде, вижу, тихо: надо полагать, придумывают какие-нибудь хитрости. Помоги нам Боже! Решительно не понимаю, как это у москалей достает пороху и ядер; видно, у них нет недостатка, как у нас; стреляют день и ночь, но все напрасно: по милости Божьей как окопам, так и людям вреда нанесено мало!
В этом месяце Господь, по своей милости, дал нам превосход­ную погоду; дни такие ясные, прекрасные и теплые, как у Had в Польше, но, вероятно, недолго нам наслаждаться этим! Господа строят для себя на зиму домики, а мы, бедные, не знаем, как бу­дем спать в наших палатках.
12 сентября
Сегодня ночью Петр Кенди умер от огнестрельной раны; хотя рана в ноге и не была очень опасна, но от образовавшегося в ней воспаления не мог спасти и Буцелла. Андрей Секель тоже ранен во время штурма, говорят, очень слаб и не надеется, что останется жив.
На другое утро после штурма русские повесили на городской стене одного венгерца. Пенькославский говорит, что они сегодня ночью кричали к нам в окопы: «Видели, как висит венгерец? вас всех так повесим!» Еще грозили одному человеку, но я писать о нем не смею. «Какой это король у вас? Ни зелья, ни денег не имеет! Подите к нам: у нас и зелья и денег, всего много». Портят своею стрельбою нам туры, так что на иные велено опять возить хворост. Ведем подкоп под стены, только не знаю, как скоро он будет готов; хорошо, если бы русские не догадались, а то они, по рассказам пленных, поделали везде слухи**. Нашим приходится копать в каменистом грунте и наталкиваться на погреба о сводах. Помоги нам Боже!
Стефан Белявский119 прибыл сегодня в лагерь со своим отря­дом из 600 порядочных гусар, 60 казаков и сколько-то пехоты. Королю они понравились; представлялись также князь Пронский и 50 конных волонтеров. Еще Корф из Лифляндии привел 100 немецких наемных рейтар, за ними представлялись волонтеры из подвластных королю ливонских дворян, в числе нескольких де­сятков человек.
Гневышева стража схватила под городом нескольких русских, которые выехали на наших пахолков, собиравших в огородах ка­пусту, и уже одного вели в плен. У них больше десятка таких, так же как и дезертиров. Трудно прекратить это своеволие. Хотелось бы нам соблюсти совершенную тайну о подкопе, который мы ве­дем; но от этих языков трудно уберечься!
13 сентября
Продолжаем вести подкоп; не знаю, как скоро будет готов; о Боже, если бы удалось это! Должно быть, наши еще не докопа-
*’Остаток этих слухов, т. е. подземных коридоров, и теперь можно видеть у Покровской башни, вблизи которой сохранилось устье подземного хода, ве­дущего далеко в поле. Такие слухи были устроены и г Смоленске, о чем упоми­нает Маскевнч в своем описании Смоленской осады: он говорит, что ни один подкоп не мог удасться потому, что русские везде имели слухи.
лись до рва. Одно знаю, что пока не будет пролома, ничего не сделаем, а если и войдем через пролом в город, то в городе еще две отдельные крепости, защищенные стенами и башнями, на ко­торых довольно орудий: их нам также придется проламывать и брать. Господи! помоги нам. Мне кажется (пишу одному Вам), что мы с мотыгой пускаемся на солнце. Не так бы нам следовало идти против Пскова и пр. Староста Смятынский представил ко­ролю 12 дорогих турецких лошадей.
Стефану Белявскому с его отрядом приказано расположиться с другой стороны города.
Я получил письмо от Гралевского из Варшавы. Он пишет, что Зембоцкий, приехав туда из Диены (от двора он отправился в Краков и заехал в Варшаву), позвал его к п. охмистру**, от кото­рого хочет выхлопотать позволение вывезти соль из Варшавы и не продавать ее нигде при складах, говоря, что таково приказание короля; он сообщил об этом писарям (при складах) и сделал ка­кие-то письменные распоряжения. Кроме этого, пишет, что Зем­боцкий передавал, будто я советовал ему поступить таким обра­зом, и сказал, что это купеческая соль, а не наша, что я показал ему условия, которые заключены с ним и пр., как Вы можете видеть из копии письма Гралевского. Не понимаю, что за новости выдумывают эти соляные пристава? Зембоцкий был недавно при дворе и провожал короля из Вильны до Диены, стараясь о каком-то указе. Я даже ни одного часу не спускал глаз с него и постарал­ся, чтобы он не получил ни указа, ни письма, которые могли бы повредить нашей опеке или продаже остатка соли. Он также хо­тел продать, но должен был оставить этот проект; он взял с собою полный воз указов, которые все прошли через мои руки: ни один из них нам не помешал, напротив, все в нашу пользу. Ты, говорит он, причиною, что маршал гневается на пристава; нам следует про­сить короля, чтоб вы не мешали нам своею солью, которую имее­те в складах в Мазовии; но из уважения к пану маршалу оставим это; но вот, приехав в Варшаву, этот человек принялся за другое,
задержал продажу у Гралевского, так что тот не получает ни гро­ша; он говорит, будто я ему советовал и показывал письменные условия, ио этого ие только иа деле, но и в уме у меня не было. Я не ожидал от него таких происков. Мое дело только рассылать королевские указы по всем казенным складам о вольной продаже соли: копии этих указов посылаю Вашей Милости. Я отправляю другое письмо к п. Ланчицкому, чтобы он ие вмешивался в эти соляные дела и не мешал Гралевскому своими процессами. Я так­же прошу Вашу Милость отправить письмо насчет опеки о том, чтобы нам ие мешали в этой продаже, так как соль эта не купечес­кая, а собственная наследника; Гралевский же только слуга нас, опекунов, и продает соль от нашего имени с разрешения короля. Кроме того, прошу Вас написать к мазовецким писарям, чтобы они умели держать себя относительно нас и Гралевского, а также и Селиге, варшавскому мещанину, писарю при мазовецком скла­де, у которого в руках все эти дела. Не сомневаюсь, что Ваша Милость сделаете это по расположению к нашему питомцу. П. Подскарбий все кричит о 3000 квартовых остатков.
14 сентября
Николай Гостомский, ротмистр из отряда пана Трокского120, приехал с письмами и вестями и привез с собой татарина, служив­шего при дворе великого князя, который теперь в Старице121. Этот татарин уже две недели как сбежал оттуда. Пан Трокский пишет, и Гостомский подтверждает, что они с войском подходили на 3 мили к Старице резиденции князя и сожгли все окрестные селе­ния. Сам князь, как показывает этот беглый, смотрел из города иа дым и пламя, когда горели зажженные нашими селения, И пла­кал. Великую княгиню с Детьми и имущество он отправил от себя водою. Посылал к Поссевину, чтобы готовился к отъезду; ио Поссевин отвечал, что он не готов и что ему бежать нет надобно­сти, потому что войск польских не боится. Тогда князь вторично послал сказать, чтобы уезжал как можно скорее. Поссевин опять ответил, что это вовсе ие нужно, разве принудят его к тому си-
лою. По словам беглеца, думные бояре, в особенности Мстислав­ский, смотря на общее бедствие, советовали царю двинуться с вой­ском на наших или послать кого либо из сыновей. Царь не захо­тел, говоря: «Я стар, а те не бывали еще на войне».