В этот день с рассветом открыли огонь из ору­дий, как с венгерских, так и с польских батарей; гетман велел объя­вить, что тот, кто возьмется зажечь крепость, пусть запишется у гетмана; если зажжет замок иностранец, то ему гетман обещал дать 400 талеров, если же поляк и притом шляхтич, то будет щед­ро одарен; если же не шляхтич, то обещаны ему шляхетство и ценные подарки.
В этот же день московские послы просили короля об аудиен­ции. Будучи допущены к королю, они говорили только о том, чтоб его королевское величество отдал им Полоцк и другие захвачен­ные города и что только тогда они будут договариваться о пере­мирии. Король приказал послам удалиться.
В этот же день гетман, собрав ротмистров, сообщил им, что через лазутчиков он получил известие, что к осажденным идет помощь; он приказал каждому быть настороже, копать вокруг лагерей рвы, расстоянием от телег в 6 локтей, шириною в 3 локтя, а снизу и сверху 2 локтя, глубиною в рост человека, и этот ров каждый должен будет копать на своем участке. Сегодня же убит выстрелом из пушки мой пушкарь в то время, когда клал в пушку каленое ядро; он тотчас умер. Пароль был: «Боже, сохрани своих».
2  сентября. Утром рано с первых же выстрелов венгерцы зажгли одну башню, которая стала не гореть, а тлеть. В полдень ее потушили, несмотря на то что наши не переставали постоянно стрелять по ней. В тот же день некто Окуровский доставил мне письмо от жены. После обеда венгерцы снова зажгли укрепле­ния, но они не горели, а только тлели. В этот же день убили двух ротмистров, одного конного литовского молодца, который началь­ствовал над 200 конных у польного литовского гетмана, другого пехотного, имевшего под командою 200 пеших солдат, по имени Грузинский. У нас в этот день как убитых, так и раненых было около 200. Пароль был: «Господь Бог — счастье наше».
3 сентября. Наконец крепость стала тлеть со стороны вен­герских окопов. Пожар усиленно тушили, но потушить не могли, так как наши постоянно стреляли туда из пушек, ружей и гаков-ниц; венгерцы среди белого дня переправились по воде к горевшей башне, подкопались под дерн, которым были обложены укрепле­ния, чтобы подложить порох. Они отдирали дерн, чтобы удобнее было гореть примету с разным горючим материалом. Когда эти охотники подходили к крепости, неприятель открыл сильный огонь; а когда начали подкапываться, то на них бросали каменья и остро-
конечные колья и лили кипяток. Таким образом убили 12 чело­век, а часть ранили; однако венгерцы, несмотря на это, муже­ственно продолжали делать подкоп в стене. В этот же день мос­ковские послы просили короля, чтобы он поручил своим панам договариваться с ними о мире. Король послал пана Троцкого, под-канцлера литовского, и п. Войну, подскарбия. Поговорив с ними довольно долго, pro finali московские послы порешили, что они желают учинить вечный мир с королем и что те замки, которыми овладел король, и также те, которые у него были в Ливонии, он может спокойно удержать за собою; потом чтобы король отдал им Невель и Озерище за пленных, которых ему возвратят. На это король не хотел согласиться, желая получить всю Ливонию и другие земли, которые издавна принадлежали великому княжеству литовскому. Послы, видя, что дело не идет согласно их желани­ям, просили наконец короля, чтобы он позволил им отправить гонца с королевскими условиями к их государю и вместе с тем спросить, как он прикажет им поступить дальше. Король согласился на это, однако еа conditione24, чтобы гонец возвратился назад через 12 дней. Вместе с ним король послал своего гонца, незнатного лит­вина25, сообщить московскому киязю, чтобы он, не пускаясь в проволочки, дал directe своим послам наказ, что именно они дол­жны уступить королю и таким образом заключить мир. В этот же день гетман приказал пустить стрелу с письмом в крепость, в ко­тором требовал сдачи, обещая королевскую милость. Неприятель ничего ие хотел ответить, только из крепости страшно ругали ко­роля, канцлера и всех других, называя короля и гетмана сыновь­ями негодных матерей, вралями, а на голос наших, которые тре­бовали ответа, стреляли из ружей и пушек. Того же дня был убит один из королевской свиты, начальствовавший над 200 пеших; того же дня Борнемисса послал 200 венгерцев на помощь тем, которые подкапывались под башню, для того чтобы они помогли им скорее копать. Увидев это, русские подумали, что идут уже на приступ, и, подняв громкий крик в крепости, открыли огонь. Мы же, находясь в лагере, услышав этот крик, подумали, что неприятель сделал вылазку, и потому тотчас сели на лошадей. В этот же день я заплатил стрелкам за вторую четверть года. Пароль был: «Господь Бог окончит».
4 сентября. Утром ударили в барабан для сбора ротмистров. Когда они собрались, гетман объявил, чтобы они готовы были или идти на приступ или отражать вылазку, так как от перехвачен­ных пленных узнали, что неприятель, если не будет в состоянии защищаться, сделает вылазку для того, чтобы пробиться и уйти к своим. При этом он приказал ротмистрам объявить в лагере сво­им пахолкам, что тот из них, кто пожелает идти на приступ, дол­жен быть в доспехах с копьем и что король обещает такому боль­шие награды. Он объявил также, что те охотники, которые зая­вят свое желание, не тотчас пойдут на приступ, а будут стоять в строю для того, чтобы в случае нужды подать помощь пехоте, назначенной для штурма. Между тем укрепления, зажженные венгерскими орудиями, продолжали гореть. Венгерцы, желая уси­лить пожар, подложили под дерн порох. Лишь только порох вспыхнул, как этим^взрывом отбросило дерн со стены и вся стена загоралась сильным пламенем. Однако русские с обеих сторон работали так, что не допустили огню разгораться26, несмотря на то что наши убивали их во множестве. Однако к ночи башня почти вся сгорела. Пустить войска на приступ гетман не решился, так как, хотя пролом образовался широкий, но штурмовать было опас­но, ибо крепость стояла на высокой горе, а вокруг нее тянулся глубокий ров, через который нельзя были перейти без большой потери в людях27. «Того же дня оба гонца, как московский, так и королевский, отправились к царю: они были свидетелями, как го­рела крепость, зажженная с венгерских окопов, потому что им приходилось ехать мимо. Того же дня гетман приказал пустить стрелу в замок с письмами, уговаривая сдаться. Наши кричали им, чтобы что-нибудь написали в ответ, но они не хотели отвечать и продолжали молчать. Вечером гетман приказал, чтобы те из охотников, которые пожелают зажечь замок, постарались подко­паться, как венгерцы, и подложили бы огонь под самое основание
крепости. Охотников нашлось 40 человек; взявши смолистые факелы и другие горючие материалы, они направились к башне, в которой были ворота: одни начали подкапываться в насыпи, а дру­гие с факелами лезли на гору, чтобы поджечь стены. Они не обра­щали внимания на выстрелы, которые со стороны неприятеля не переставали. В числе охотников находился знаменоносец Замой-ского, потерявший несколько дней тому назад свое знамя; он, желая возвратить себе доброе имя, вскочил на зубцы и там же на стене, убив одного русского, сбросил его вниз; он бился с неприя­телем до тех пор, пока не был подстрелен в руку и ногу. Только тогда он слез и, оставшись живым, удалился в окопы. Остался же жив потому, что был неопасно ранен. Те, которые подрывали насыпь, попали на отверстие в стене, служившее прежде для стрельбы. Через это отверстие осажденные пиками начали ме­шать нашим делать подкоп и убили одного из наших28. Однако наши, не обращая внимания на это, не переставали копать и через отверстие отняли у русских 5 копий и 20 воловьих шкур, которы­ми те хотели остановить пожар. Нашим все-таки удалось зажечь, только горело нехорошо, и дым тремя столбами поднимался вверх до наступления ночи. В этот день Самуил Зборовский просил ко­роля снять с него опалу и дозволить жить в Польше29. На это король приказал передать ему, что этого он никоим образом сде­лать не может, но, если Зборовский, хочет получить то, чего про­сит, то пусть при взятии крепости совершит какой-нибудь подвиг. Зборовский согласился идти на штурм впереди всех и ждал в око­пах только приказания. При нем находилось несколько знатных и около сотни товарищей из шляхты, которые тоже приготовлялись к приступу. Фаренсбах домогался у гетмана позволения принять участие в штурме и просил, чтобы ему было позволено штурмо­вать другую сторону, а не ту, на которую поведет приступ Збо­ровский, имевший целью смыть с себя бесчестие и воротиться в Польшу; он же желает идти для того, чтобы увеличить свою сла­ву. Гетман, впрочем, его не пустил. Пароль был: «Господь Бог приготовил».