Брат мой привез известия от послов. Кажется, будет мир, ибо в малом уже расходятся. Русские уступают всю Ливонию за кре­пости, взятые у них в прошедшем году. Поссевину ни на грош не верим. Подозреваем, что он двуличная душа; исход дела покажет, как он служит нам. Если нам достанется Ливония, то не знаю, как быть со шведами. Можно предполагать, что придется употребить в дело людей, которые тут при нас; только не браните меня за это.
Швед забрал много первоклассных замков и между ними Вейсенштейн, самый крепкий во всей Ливонии; обложил Пернов; так что мы грызем скорлупу, а он кушает орехи; за нашею охра­ною он спокойно на берегу ловит рыбу, а мы в открытом море; мы все несем на своих плечах. Его главнокомандующий Понтус де-ла-1арди приобретает все большее влияние: ливонское рыцарство со всех сторон спешит к нему, потому что он дает им привилегии; распускает слухи, что король хочет отдать Ливонию венгерцам.
Пан Гнезненский прислал письмо к гетману, описывая общее состояние Ливонии, которое подметил, проезжая по ней. Это пись­мо тотчас отправлено к королю, н было заметно, что его писание
сильно взволновало гетмана. Лишь только будет получено изве­стие о заключении мира, часть нашего войска, вместе с русскими, направится к Дерпту отнимать его, а остальное войско останется под Псковом. Я полагаю, что со шведом мы не поладим. Мы заживо погребаем себя в этом лагере; быть ли нам в чистилище? Положение наше весьма бедственное; поистине мы достойны рая. Морозы ужасные, неслыханные, голод, недостаток в деньгах, лошади падают, прислуга болеет и умирает; на 100 лошадей в роте 60 больных; но этого разглашать не следует propter mvidos. Когда придется тронуться, я уверен, что несчастья будет немало. Вен-герць! массами перебегают в город; удивляюсь этим людям.
В Острове наших убивают, большие огорчения причиняют нашим,- и я опасаюсь, что посольская изба замолчит.
Гетман на площади имел со мною разговор, кого назначить губернатором в Ливонию в случае мира. «Посоветуй», — гово­рит. Я отвечал: «Нужно человека очень авторитетного, кроме того, верного и преданного королю; литвина не советую». «И я так ду­маю, — заметил он, — по-моему, всех лучше великий маршал ли­товский: он умеет говорить по-немецки». «Маршал, — говорю,
— не согласится, потому что хвор и теперь на покое». «Вот если бы пожелал туда пан маршал коронный, хорошо бы сделал». «О,
— говорю я, — сомневаюсь, чтобы он взял на себя это место, из дому не уедет да и командование оставить не может».
«Жаль, право, — продолжал гетман, — что он так привязан к дому; а то привез бы сюда жену, ему и здесь было бы хорошо, как и дома. А год проживши, он мог бы на время уехать и поставить другого на свое место». «Не знаю, — говорю, — что он на это скажет». «А чтобы Вам самим взять это место». «О, черт с ним! Я не хочу тут воевать, предпочту лучше ехать против татар; кро­ме того, вижу людскую неблагодарность; себе же надорвал здо­ровье. Устроивши тут военные дела, я отправлюсь в Ригу и там пробуду некоторое время для поправления желудка».
И с другими, как мне передавали, говорил он Ъ губернатор­стве и прочил на это место пана Гнезненского, воеводу ПодолЪско-
го и Вас; о Подольском отзывался, что тот хотя и согласится, ио при своей важности не будет допускать к себе ливонцев и разве раз в год поговорит с ними. К чему клонятся эти разговоры, не знаю; здесь же толкуют, что или сам примет губернаторство, или Баторий будет на правах вассального князя. Впрочем, Бог их знает, что они будут делать.
Забыл я сообщить Вашей Милости относительно канцлера; между письмами, которые были отправлены сенаторами к королю по вопросу о том, быть ли королю на сейме, или нет, ксендз Кар-нковский писал, советуя, чтобы король сам был на сейме, что бу­дет гораздо лучше; а если бы по случаю войны сам быть не мог, то я, говорит, не вижу, кто бы мог быть лучшим президентом на сейме, как коронный маршал. Об этом пишу Вам для того, чтобы Вы могли знать, как о Вас заботятся другие, хотя Вы и сидите дома, прикапливая деньги.
Шуйский не двигается из города и стрельбы никакой не слыш­но, чему мы очень рады.
30,31 декабря
Послы еще торгуются; московский князь не хочет удаляться из Ливонии; на шведского короля он в ярости за Нарву, Пернов, Вейсенштейн; пойдет на него, как только с нами помирится. В Новгород постоянно прибывают войска, снаряжается артиллерия: там говорят, что с королем литовским мир, а со шведским война. Наши послы требуют, чтобы в мирном договоре те замки, кото­рые забрал швед, не были отписаны на русскую сторону, а на нашу; но русские не дают и заикнуться об этом. Тогда наши предложили не писать их ни на ту, ни на другую сторону, не согласились и иа это. Наши предполагали протестовать и тем не менее помириться насчет тех крепостей, которые отдают.
Поссевин у нас еще в сильном подозрении: не большие мы с ним приятели. Перед этим писал в своих письмах, что если ко­роль возвратит то, что взял год тому назад, то московские послы поступятся королю всей Ливонией, с включением Нарвы и других замков, захваченных шведами; теперь же пишет, что уступа­ют «ливонские замки, которые в руках великого князя», т. е. ис­ключите те, которые взяты шведами. Все это итальянские штуки; но ставить ему в вину этого не следует. После заключения мира он поедет к московскому князю, который, конечно, примет его дурно в случае, если тот не будет ему хорошо служить.