Звонарь с уничтоженной Казанской церкви
В. М. Мусийчук, кандидат исторических наук, директор Научно-производственного центра по охране памятников (г. Псков).
Старожилы Пскова хорошо помнят скромную церковь в честь Казанской Божией матери сто­явшую на углу улиц Карла Маркса и Воровского. Уютная, удивительно теплая, как будто источаю­щая домашнее тепло, эта церковь возле колхозно­го рынка (прежнего Торга) всегда привлекала много людей.
Историческая колокольня, чем-то напоминающая Троицкую, была утрачена, поэтому небольшие ко­локола висели прямо на деревянной перекладине между двух лип. Звонил в колокола старик с окла­дистой бородой и синими, будто выцветшими от слез, глазами. Старика звали Василий Сергеевич Мамонов. Раньше он жил в Острове, но перед войной переехал в Псков. Звонил с каким-то осо­бенным азартом. В этот момент преображалась вся его внешность, и только глаза выдавали стра­дания, перенесенные, как видно, не единожды. Иногда, после окончания службы, отзвонив поло­женное время, Василий Сергеевич таинственно улыбался и жестом приглашал войти вглубь цер­ковного дворика. Там он исчезал и спустя некото­рое время выносил небольшую стопку из старин­ного зеленого стекла, до краев наполненную ви­ном.
«Причастись», – говорил Василий Сергеевич, и я, сделав первый глоток, не мог оторваться от уди­вительно пахучей сладковатой жидкости. «Насто­ящий церковный кагор», – не без удовольствия приговаривал звонарь.
Он виртуозно владел всеми видами православных звонов. В молодости служил музыкантом в армии и великолепно играл на кларнете. С особым ши­ком катался на велосипеде. Возле Гремячей горки нередко спускался по крутому холму, поставив ноги на руль велосипеда.
Как и все, кто жил в те годы, он немало испытал. «Красное колесо» прокатилось и по нему. Хотя звонарь и не попал ни на Соловки, ни в иные сталинские лагеря, но легче ему от этого не стало.
Вскоре после октябрьских событий 1917 года волна гражданской войны докатилась и до маленького Острова, который был знаменит своими висячи­ми мостами. Здесь, на тихой окраине, неподалеку от Мироносицкого кладбища, жил со своей семь­ей Василий Мамонов. 25 декабря 1919 года Ма­монов был арестован якобы за спекуляцию маслом и керосином. При этом особо подчеркива-лось,что антисоветчик распространял контррево-люциионые слухи, как то: «тов. Ленин – за мир, тов. Троцкий и Зиновьев – за войну». И, пожалуй, самым страшным было то, что два брата Мамоно­ва служили в белой армии.
Постановлением начальника особого отдела Рев­военсовета 15 армии Василий Мамонов в 5-днев­ный срок был выслан на время гражданской вой­ны из района армии. И это еще было своеобраз­ным благом, так как следователь особого отдела вообще предлагал «Мамонова как преступника по должности, спекулянта и контрреволюционера» отправить в концентрационный лагерь до оконча­ния гражданской войны, а отобранные вещи кон­фисковать.
Впрочем, прошло всего около двух лет, и снова Губчека занимается делом Мамонова. 17 октября 1921 года на заседании коллегии Псковской гу­бернской чрезвычайной комиссии было принято решение: «Мамонова В. С, ввиду того, что его родственники находятся в Эстонии, заключить в концентрационный лагерь до ликвидации бандит­ских движений в пределах Псковской губернии». Хотя из материалов дела усматривается, что он никаких преступлений не совершал.
В 1930 году Мамонов снова попал в поле зрения советской Фемиды, и 29 сентября 1930 года по­становлением тройки при ОГПУ в ЛВО «Мамо­нова В. С, как социально чуждого злемента, об­ращающего деньги в земные предметы», было ре­шено выселить из пограничного округа в одну из
отдаленных местностей Советского Союза сроком на 3 года, отобрав серебряную монету на сумму 22 руб. 38 коп. и 12 серебряных чайных ложек. Однако позже постановлением Тройки ОГПу в ЛВО от 24/Х 30 года дело Мамонова было пре­кращено и сдано в архив.
Таким образом, Мамонов отделался сравнительно легко. Когда было принято решение о сносе Ка­занской церкви, для Василия Сергеевича Мамо­нова это был последний и непоправимый удар. Наученный горьким опытом – никогда не спо­рить с властями, – он не участвовал в пикетах, и
когда огромный бульдозер начал методично унич­тожать храм, то лишь издали звонарь наблюдал за происходившим. Как всегда в таких случаях, на­шлось и оправдание этому. Дескать, церковь «не древняя и не представляет художественной и ис­торической ценности».
Бывший звонарь не намного пережил свою цер­ковь. Его похоронили на Мироносицком кладби­ще (ведь в молодости он жил рядом с Мироно-сицким храмом и кладбищем в г. Острове) и на­шел вечный покой у той же церкви, но уже в г. Пскове, неподалеку от часовни.
Сердце и душа её отданы детям.
В начале прошлого века на улицах городов начали появляться девчонки и мальчишки с крас­ными галстуками. Они были примером для окружающих, оказывали помощь слабым и пре­старелым людям. Тимуровцы, пионеры-герои, красные следопыты__Семьдесят лет шество­вала по стране пионерия.
Остров не оставался в стороне от этого движения. Какой была у нас пионерия, как жила, кто стоял во главе организации — это сейчас уже тоже история. Имя это известно большинству островичей. Те, кто когда-то был пионером, комсомольцем, знают о ней не понаслышке. Зовут этого человека Галина Александровна Сидорова. В свете возрождающегося пионерского движения рассказ о его организаторе в г. Острове в 60 — 90-е годы XX века представляется особенно актуальным.
Г.Н. Кравченко, учитель русского языка и литературы средней школы № 4 г. Острова
Снежным ноябрьским вечером 25 числа 1931 года в деревне Надбелье Лужского района (тогда Оредежский район) Ленинградской об­ласти родилась девочка. Назвали её Галиной.
Г.А. Сидорова поделилась с нами воспоминания­ми о своих родственниках, о своём нелёгком дет­стве. «Родословная простая», – замечает она. Её мама — Лесникова Александра Сергеевна и отец — Семёнов Александр Степанович. До револю­ции родители были батраками. После 1917 года жили мелкими общинами и работали на земле. А в 1930 году приехал из Ленинграда с Путилов-ского завода коммунист Егоров Пётр Василье­вич, и началась коллективизация. Был создан кол­хоз, который возглавлял Егоров П.В. Так сложи­лась судьба, что родители Галины разошлись. Пётр Васильевич стал её отчимом.
До войны Галина окончила только два класса. Но с войной закончилось не только обучение, закон­чилось и детство. Отец и отчим ушли на фронт. Семья осталась в деревне, окружённой больши­ми лесами, которые на протяжении ста кило­метров тянулись до Ленинграда.
Пришли немцы. По словам Галины Александ­ровны, этот ад даже вспоминать трудно. Всюду люди повешены, расстреляны, замучены.
Но патриоты не ждали перемен: начали созда­вать партизанские отряды. Один из отрядов воз­главлял дядя Галины Лесников Василий Сергее­вич. В партизаны ушёл и старший брат Семёнов Юрий Александрович. С ноября 1943 г. по март 1944 г. он проходил службу в партизанском от­ряде Бахорина 11-й Волховской партизанской бригады, а затем был направлен в действующую армию. Но об этом семья узнала лишь после войны, так как в октябре 1943 г. была угнана в Германию. Основание?
Связь с партизанами. Тяжело было говорить Га­лине Александровне: «На станции Оредеж по­грузили нас так плотно, что если и умрёшь — не упадёшь. Без еды, воды везли до латвийского го­рода Мадоны. Там нас выгрузили на платформу, чтобы богатые хозяева разобрали на работу в ка­честве батраков. Так моя мама, я и брат Егоров Николай Петрович 1936 г.р. (умер в 1997г.) повторили батрацкую судьбу бабушек и дедушек.
В исследовании, проведённом в 2002 г., участвовали О. Андреева, Н. Самсоненко, учащиеся школы № 4 г. Острова.
Уже ночью появился начальник Мадонской уез­дной полиции, хозяин большого имения. В раз­говоре с мамой он выяснил, что она умеет шить, вести хозяйство, и взял нас. Привёз в имение — хутор Килестиеки Сайковской волости Мадонс-кого уезда. Там было уже 11 батраков».
Вся семья была зарегистрирована в уездной по­лиции. Но имена и фамилии полицаев не инте­ресовали. Удостоверение личности № 1052 вы­дали Галине, № 1051 её маме, № 1053 — брату. Работать приходилось очень много, но вскоре они очутились в лагере в г. Рига. Работа на огуречных плантациях была изнурительным трудом.
И опять переезд. Людей погрузили в люки ко­раблей и доставили по Балтийскому морю в Польшу, в Гдыню. Концлагерь находился в ка­ком-то поле. Пройдя унизительную «санитарную» обработку (сбривание всех волос на теле, нама­зывание разъедающей жидкостью), заключённые получили одежду, не раз видевшую смерть. Одеж­ду с номерами.
Потом погнали в Германию. «Я не помню назва­ний всех концлагерей, – вздыхает Галина Алек­сандровна, – они были все одинаковы по режи­му: муки, голод, холод, издевательства, смерть и рабский труд. Долго на одном месте нас не дер­жали» .
Однажды во время перевозки по железной доро­ге произошло загадочное событие. Сгорел после­дний вагон, в котором находились документы, подтверждающие, что в составе находятся парти­занские семьи. Все подлежали уничтожению, но
сначала должны были отработать великой нации за преступление перед ней. Оставшиеся в живых до сих пор не знают, кого благодарить: советс­кую разведку или патриотов-антифашистов. Те­перь их определили в лагерь как рабочую силу.
После долгих испытаний пришло самое страш­ное: семья оказалась в концлагере в Бухенвальде. На воротах лагеря всем известная надпись: «Каж­дому своё». Ужасы неописуемы.
Следующий лагерь в Мюнхене. Взрослых гоняли на аэродром: разбирали завалы после бомбёжки американской авиации. Дети работали на раз­борке улиц. «За смену набегаешься так, что за­сыпаешь на ходу, пока идёшь до лагеря. Да и обувь — деревянные колодки», – говорит Галина Александровна.